Меня зовут Инна, я работаю проводником.

Хочу немного рассказать о своей семье, о своей работе, о своей жизни, о брате. Я родом из Житомирской области. Сейчас проживаю в Винницкой области, в городе Казатин, это Украина.

С первых дней полномасштабной войны я вывозила людей: из Ирпеня, Бучи, Гостомеля, Киева, Херсона. В 2014 году, когда захватывали Севастополь, я тоже была там. Людей заранее предупредили, за месяц сказали выехать из Севастополя тем, кто хочет остаться с Украиной и перебраться куда-то из Крыма. Те, кто хотел сотрудничать с рашистами или кому некуда было деться, оставались. А через две недели начался массовый отъезд. Сначала вывозили детей и женщин, потом пожилых людей, мужчины ехали последними. Очень много, очень много с морского флота — ребята вывозили документы, кто как мог. Переодевались в гражданскую одежду, а свою форму прятали.

​

А потом началось полномасштабное вторжение. Из моей семьи пошли на фронт. Еще раньше — муж родной сестры, сейчас он инвалид, на группе. Потом двоюродный брат, бывший военный, раньше ездил за границу на фурах, хорошо зарабатывал. Жена и двое детей были в Украине, и он вернулся, пошёл добровольцем. Сначала хотел в терроборону, его не брали, но он добился, и военкомат ему подписал… Прошёл Бахмут, Соледар, был на Донетчине, на Харьковщине, в прошлом году воевал на Покровском направлении, выводил ребят из села Водяное — добровольно, вместо другого командира, которого ранили. Их было 12 человек, но так они и не вышли. Говорят, что по вине командира части отвели вторую линию обороны, и этих ребят накрыли танками. Тело не смогли забрать, потому что территория была оккупирована. Рашисты, конечно, подобрали их. И вот в этом году недавно был обмен пленных и погибших — 907 человек. В этом списке был и мой брат. Награждён медалями и орденами, первая награда — за Бахмут. Он был военным медиком, старшим лейтенантом, а потом стал командиром. Вся наша семья любит Украину и осталась в Украине. Моего брата звали Лозовой Олег Николаевич, 1981 года рождения, погиб в 43 года. 24 августа ему исполнилось бы 44…

​

Очень жаль людей, детей. Очень много погибших. И очень многое люди не знают, но я хочу, чтобы весь мир знал, какое горе у нас в Украине. Мы — как щит для мира. Очень прошу: может, кто-то поможет нашим военным. У нас в Казатине есть такие женщины — добровольцы, они делают тушёнку, варят борщи, всё упаковывают в пакеты, пекут хлеб и передают военным. Купили оборудование, кастрюли им поприносили, держат скот, свиней, и люди дают - кто что может. Эвакуированным собирают одежду. Но нам не хватает оружия.

​

С первых дней и нашу деревню бомбили — пять ракет прилетело. Сбили только одну… Людей эвакуировали, там был военный городок. Слава Богу, что люди остались живы…

​

Я перевозила много ребят, и сейчас у меня очень много друзей военных, до сих пор с ними общаюсь. Всё, что видели в дороге, рассказывали им. Многих уже нет в живых…

​

Не видно этому всему конца. А Украина живёт. Что даёт нам силы? Украинская земля. Мы, украинцы, наверное, такая нация — несокрушимая духом, нас и войной не сломишь. Мы любим свою землю, умираем на ней, но не покидаем её. Наши дети и наша земля — это наш стимул к жизни… Разбомбили дома — переехали в другое место, но не оставляем родную землю. Таких очень много! Пожилые люди говорят: «Пусть будет что будет, но умереть хочу на своей родной земле»…

​

В Житомирской области у меня остался домик от дедушки и бабушки. Я туда езжу, сажаю огород, два сада там — всё ухожено, покрашено. Я люблю землю. Житомирщине с началом полномасштабной войны тоже доставалось, было страшно, и не столько за себя, как за ребёнка, потому мы переехали в Винницкую область. Я всё видела — и прилёты, и ужасную эвакуацию, когда в купейном вагоне на 36 мест мы вывозили по 200–250 человек. Люди были везде — в коридоре, на полу. Без света… Воду нам выставляли волонтёры на каждой станции. Мы подбирали упаковки и передавали людям в вагон. Еду какую-то они с собой захватили. Одна бабушка рассказала мне, что 10 дней сидела в погребе. Ей 86 лет. Говорит: скребла ногтями сырую картошку, открывала баночки с консервацией и так спасалась. На оккупированной территории рашисты всех загнали в подвалы. И когда наши ребята отбили эти сёла, тем людям, которые остались живы, они помогли выехать оттуда. И вот мы их вывозили в Ужгород, во Львов. На станцию, куда собирали людей, подавали пустой состав, и мы в сопровождении полиции загружали вагон за вагоном. А на перроне — людское море! Хаос, паника, люди не контролировали ситуацию и просто валом шли в вагоны. Сметали с ног, чтобы их спасти. Тысячи мы вывезли, даже не тысячи — за эти годы, наверное, уже миллионы.

​

Люди бросали всё нажитое, хватали самое ценное — детей и животных.

Котики, собачки, какие-то мышки, рыбки — всё это везли с собой. Дети обнимали клетки с животными, они были повсюду — на полу, на полках. Малышей, по четверо, укладывали на верхних полках валетом, а внизу сидело по шесть-восемь человек. В одном купе могло находиться до 20 человек. В коридоре и в тамбурах стояли. Мы даже своё купе отдавали, если были пожилые или беременные. А сами — как-нибудь, в служебном, на ведре, потому что дорога дальняя...

​

Сейчас я езжу на Днепр, в Польшу. Также много людей движется со стороны Запорожья: из сёл, вышедших из оккупации, люди бегут, потому что негде жить.

​

Раньше волонтёры ещё могли где-то устроить их, за границей люди спасались, потому что здесь негде было их размещать — ставили палатки, селили в школах, искали помещения под общежития. В Винницкой области, недалеко от меня, много переселенцев живут в студенческом общежитии — им отдали два этажа. Местные приносили одежду, и сейчас приносят, деткам — игрушки. Делятся консервацией, картошкой — кто чем может. В первые дни несли просто мешками. Они даже не ожидали... А это — донецкие, луганские. Сюда бегут. Если бы они были за Россию, то бежали бы в Россию. Но нет — здесь ищут спасения: в центральных областях, в западных, в Ужгород едут, во Львов — подальше...

​

Дети такое пережили — и под взрывами побывали, и смерть видели. Почти всем им нужна помощь психолога. Мамы рассказывают, что у многих детей появилось заикaние, они замкнутые, плачут, вздрагивают от каждого громкого звука — думают, что это прилёт...

​

Очень жаль наших ребят. Очень жаль, что так мало помощи им. А они же — щит для Европы. Если наши ребята не устоят — рашисты пойдут дальше. Путину терять нечего. Одной ногой в гробу — дай Бог, чтобы поскорее... Просто бросает людей на людей. Их пропаганда говорит, что мы бандеровцы, что мы едим своих детей. Мы любим своих детей и спасаем их от настоящих нелюдей!

​

Сколько было такого, что из России бежали в Луганскую область, а потом сюда. Сами россияне рассказывали, насколько там сильная пропаганда — лишь бы ненавидели нас, украинцев. За что? Им нужна наша земля. Им не нужны наши люди.

Прошу всех, кто увидит это видео или прочитает эти строки: помогите нашим ребятам! Их очень мало, они гибнут тысячами, им не хватает оружия. Они жили в нормальных условиях, имели семьи, работу — а теперь живут в болотах, в грязи, на морозе, вокруг мыши, змеи...

​

Мы — миролюбивая страна. Даже в страшном сне не снилось, что Россия нападёт на Украину. Очень хочется мира, очень хочется окончания войны. Не знаю, как и когда это случится. Все молятся. Рядом со мной есть церковь, украинская, — в 9 утра каждый день молятся за наших воинов, чтобы были живы, чтобы вернулись домой. Пусть мир услышит и поможет. Потому что если мы не защитим себя — миру будет то же самое. Эта нечистая сила не остановится. Сколько существует Россия, она всегда вторгалась в какую-то страну с войной. Ну вот, теперь очередь дошла до Украины...

​

У меня есть сын, Дмитрий, я им горжусь. Ему уже 18 лет. В прошлом году поступил в педагогический университет на психолога. Учится в Виннице, в университете имени Михаила Коцюбинского. А у меня уже 29 лет трудового стажа, посвятила себя железной дороге. Люблю свою работу, хоть она и очень тяжёлая. Тут надо быть и психологом, и проводником, и мамочкой, и клоуном — кем угодно, потому что едут дети, и взрослые — все разные, к каждому нужен подход.

​

Мой ребёнок воспитывался в телефонном режиме, так до сих пор и живём: каждый день на связи. Он мне рассказывает, что делал, я ему — где еду, что видела, что делала. С первого класса нанимала репетиторов, чтобы занимались с ним, потому что меня не было рядом. Вырос воспитанным, вежливым мальчиком. Его очень любят в подъезде, особенно бабушки, потому что он никогда не отказывает: кто-то просит хлеба купить, кто-то воды принести. Из деревни привозим овощи, фрукты — он угощает.

​

Конечно, очень страшно, когда подумаю, что и его могут забрать. Моя семья и так уже немало отдала этой войне. А я, каждый раз отправляясь в рейс, не знаю, чем он закончится. В Днепре всё чаще прилёты...

​

Хочется, чтобы мой ребёнок жил в мирной Украине. Но пока не получается. До 25 лет его не заберут — такой сейчас закон в Украине: в армию призывают с 25, а не с 18. Со второго курса в вузах вводится военная подготовка. Сын с 17 лет на учёте в военкомате, проходит комиссии. Я надеюсь, что к тому времени, как ему исполнится 25, война закончится. Очень бы хотелось! Он у меня один...

​

Когда был маленьким, ещё даже в школу не ходил, а уже все замечали, как умно он рассуждает и говорит. То есть эти задатки были с детства. Он со всеми находит общий язык. Много читает, с удовольствием учится. Сейчас его профессия очень востребована в Украине, потому что люди пережили много беды, горя — а это всё сказывается на нервной системе.

​

Надеюсь, что мой сын принесёт пользу многим людям. У него много позитива, энергии, стремления, выдержки. Он сможет в будущем помочь людям встать на свой путь и принимать правильные решения в жизни. Я хочу, чтобы он был как успокоительная таблетка для людей.