Мне уже 78 лет, и близких у меня не осталось. Живу одна в квартире. Раньше работала в восьмой больнице на площади Шевченко — 25 лет проработала там бухгалтером-кассиром, не врачом, не медсестрой, а именно бухгалтером. Сейчас на пенсии, давно уже живу одна.

 

Как только начинается тревога, я иду сюда — за шкаф. Мне говорили, что в уголке и за шкафом надо быть. Вот и сижу тут, пока тревога не закончится. Потом ложусь спать. Кровать у меня тоже подальше от окна. Так себя успокаиваю — всё сама себя. Дверь на ночь оставляю открытой и ложусь спать одетая — вдруг что, надо бежать. В начале войны спускалась в бомбоубежище, но сейчас уже не спускаюсь — я на пятнадцатом этаже живу. Пока спущусь — кто знает, как получится. Прячусь тут — за две-три стены, за шкафом, чтобы далеко от окна было и сзади стенка. Вот так прячусь от бомб всяких. Не высыпаюсь ночью совсем. Днём хочу спать — ложусь полежать. Лекарств пью много — от нервов, давление, головные боли. Всё это — и возраст, и нервы.

 

Вот недавно посеяла укропчик — скоро будет, но пока ещё холодно, только-только начинает вылезать. Лук зелёный растёт, петрушка растёт. Больше ничего не садила — ещё рано.

 

Недавно ракета упала недалеко — что-то повредила. И вот смотрю: сколько машин вокруг — и думаю, сколько мужчин сидят дома, а те, кто воюет, не видят дома по три года. Вот Валера — четвёртый год уже воюет. Это ж кошмар. Хоть бы месяц дали отдохнуть — три дня был дома после такого ранения, и опять забрали. Его ракета накрыла там, где они с парнем были. Обожгло руки, в ногу попала ракета, но кость не задела, а руки сильно обгорели.

 

Каждый день у нас тревоги — то ночью, то вечером, то в пять утра — и каждый день. Я очень нервничаю, потому что одна. Страшно. Не дай бог что — я закрыта, никто не зайдёт и не узнает, жива я или нет. Племянник пропал без вести, ещё один человек пропал у моей подруги. Никто не знает, живы они или нет — в плену, может быть, или умерли. Ничего не известно.

 

А Путин и не собирается заканчивать эту войну. Ему это всё на руку — он своих близких не теряет, ему на людей наплевать. Пусть умирают все — и наши, и россияне, ему всё равно.

 

Когда у нас воздушная тревога, я уже привыкла. Если говорят, что тревога по Киевской области — я просто сижу подальше от окна. А если говорят, что в Киеве — тогда прячусь за шкафом, сижу там, пока не скажут «отбой». Такие тревоги у нас каждый день — то ночью, то вечером, то в пять утра. Очень надоело, уже нервы не выдерживают. Я очень нервничаю, потому что я одинокая, мне просто страшно: если не дай бог что — я закрыта, никто не зайдёт и не узнает, жива ли я.

 

Живу в Украине, конечно, должна бы говорить по-украински, но школу заканчивала на русском, и подруги мои в основном говорят на русском. Кто говорит со мной на украинском — тому отвечаю на украинском, но в основном разговариваю по-русски. Близких у меня почти не осталось.

 

Родителей давно нет, муж тоже умер, и я осталась одна, живу одна в квартире.

 

Валера — он мне как сын. Он крестил сына моей дочки — крёстный моего внука. Для меня он родной. Когда у него тяжело или нужна помощь — я всегда помогаю. В прошлый раз дала ему 2 400 гривен на войну — надо было собрать машину, чтобы забирать раненых с поля. До этого отправила ему 1 500. Пенсия у меня небольшая, но я бы всю пенсию отдала — мне не жалко для него. Хочу, чтобы он вернулся живой, и чтобы все наши украинцы вернулись живыми домой.

 

Валера воюет сначала войны. Он раненый: ракета попала, руки сильно обгорели. Ему уже 57 лет, а он всё ещё служит. Домой не отпускают — всё обещают.

 

У моей соседки сын пошёл сам воевать — молодой, только учёбу закончил, и сразу погиб. Ему ещё и тридцати не было. Среди моих знакомых, слава богу, погибших немного. Но есть те, кто пропал без вести — мой племянник пропал, у подруги сын пропал, не знаем, жив или нет.

 

Бабушка рассказывала мне про голод, про тяжёлое время — как делились куском хлеба, ели всё, что можно было съесть. Но мне уже почти 80, я многое забыла. Дедушку я вообще не видела. Отец воевал, у него много орденов и медалей. Он был танкистом, вернулся живой, но ноги были в ранах, осколки не вынимали — он прихрамывал. Прожил до 80 лет, умер в больнице. У него был брат, которого репрессировали, но я про это знаю мало.

 

Чем всё это закончится — верим, что Украина победит и всё будет хорошо. Никто не верит, что Путин сюда придёт. Украина выстоит и будет жить.